Дмитрий Бертман: «Поставить комическую оперу — сложнее ничего нет!»

Режиссёр, основатель и бессменный художественный руководитель театра «Геликон-опера» Дмитрий Бертман считает, что очень тяжело найти в смешном свою логику. Чтобы получилась не программа «Аншлаг», а настоящий юмор, который рождается из сугубого серьёза.

Новой постановкой оперы Сергея Прокофьева «Любовь к трём апельсинам» открыл сезон московский театр «Геликон-опера». Режиссёр, основатель и бессменный художественный руководитель театра Дмитрий Бертман — народный артист России, лауреат премии имени К.С. Станиславского, трижды лауреат национальной театральной премии «Золотая маска» в номинации «Лучший режиссёр музыкального театра».

Во главе с Бертманом «Геликон» встречает двадцатый, юбилейный сезон, пиком которого станет апрельский фестиваль «Музыка XX века — Геликону ХХ лет».

В рамках форума будут представлены все оперы ХХ века, когда-либо ставившиеся в «Геликоне»: «Леди Макбет Мценского уезда» Шостаковича, «Средство Макропулоса» Яначека, «Лулу» Берга, «Диалоги кармелиток» Пуленка и другие.

Круглую дату театр встречает под чужой крышей: с 2006 года основное здание театра на Большой Никитской улице — на реконструкции и «Геликон» работает в помещении на Новом Арбате.

Однако афиша театра так же богата, как и прежде, а Дмитрий Бертман находит время не только руководить «Геликоном», но и ставить новые спектакли за рубежом: в Швеции, Канаде, Эстонии.

В интервью «Часкору» Дмитрий Бертман рассказал о последних работах «Геликона» и поделился своими соображениями о современном оперном театре в России и за её пределами.

— «Актуальное, повседневное до такой степени сегодня везде нас окружает, что мы не хотим видеть это ещё и в театре, предпочитая что-то красивое, даже фантастическое, и в то же время реальное» — этими словами пару лет назад закончился наш предыдущий разговор. Вы подписались бы под ними сегодня?

— Конечно. Почему мы ставим «Любовь к трём апельсинам»? Нам двадцать лет, а оранжевый — наш фирменный цвет. И опера потрясающая, и время такое, что хочется сделать что-то позитивное, красивое и приятное, без чернухи и без той пошлости, которая сейчас очень сильно востребована, к сожалению.

Пока нам это удаётся. В Европе сейчас чернуху тоже смотреть не очень хотят, разве что в каких-то небольших театрах в Германии. Мир идёт по спирали, это не новость.

Лет двадцать пять назад в театре любую историю чем она выше, тем более к низкому реализму было принято приводить. Но в последние лет десять оперные театры постепенно стали от этого уходить.

— В том числе и «Геликон», где последней радикальной постановкой стала «Лулу» Альбана Берга (2002)...

— Совершенно верно. Я сделал в жизни много спектаклей в самых разных стилях и знаю, что самое сложное — поставить комическую оперу. Сложнее ничего нет! Здесь никакой философской концепцией не прикрыться.

Возьмём, скажем, «Севильского цирюльника» — там можно придумать примочки, а какую там концепцию придумать?

Надо так вить это кружево непрекращающегося действия, чтобы ни на секунду никто не заскучал, чтобы история постоянно продвигалась и оставалась живой.

Это очень тяжело — найти в смешном свою логику, чтобы это была не программа «Аншлаг», а настоящий юмор, который рождается из серьёзного, и чтобы при этом было смешно.

Не менее сложно сейчас сделать, скажем, «Риголетто» с историческими декорациями и костюмами — поместить действие в среду рокеров гораздо проще. И гораздо менее интересно.

Пять лет назад я бы точно сказал, что не стал бы ставить эту оперу традиционно, а сейчас не уверен. Потому что если я прихожу в зал не как режиссёр, а как зритель, мне гораздо интереснее посмотреть эту историю без переноса в другое время.

Сохранение эпохи сразу придало бы происходящему на сцене некоторую иллюзорность, фантазию. И это уже само по себе стало бы интересным решением. От этой подмены решения сегодняшней реальностью мы уже устали. В мире этого уже практически не делают.

— Говоря о современных оперных постановках, их участники, в первую очередь дирижёры, сетуют на то, что больше нет командной работы, как бывало раньше, теперь театр приглашает режиссёра, дирижёра, артистов независимо от того, насколько совпадают их идеи...

— Есть театры, где командная работа вполне возможна. Главная проблема в том, что сейчас в редком театре существует авторство как институт, все похожи друг на друга, независимо от того, столица это или провинция.

Сейчас культивируется театр менеджера, от которого всё зависит. Но, может быть, наше время рождает меньше художников, которые могли бы возглавлять театры.

Главой Канадской оперы в Торонто, где я работал не раз, был Ричард Брэдшоу: потрясающий дирижёр, но театр волновал его гораздо больше, чем дирижёрская карьера.

Он был соавтором спектаклей, приглашал режиссёров, делился с ними идеями, провоцировал их. И солистов он приглашал не по звёздному паспорту, а по определённому комплексу вокально-актёрских качеств. Его сменил Александр Ниф, бывший директор по кастингу Парижской оперы.

В своё время я ставил в Торонто «Травиату», а в прошлом сезоне работал над «Русалкой» Дворжака — это был перенос постановки, сделанной в Эрфурте. Кстати, тогда же мне довелось побывать на прогоне «Соловья» Стравинского в постановке Робера Лепажа — это настоящий театр, это моя вера. Как и спектакли Женовача, Фоменко, которые я стараюсь не пропускать.

А что касается команды, то в Стокгольме, например, в Шведской королевской опере я могу сам выбирать художника, с которым хочу работать.

Это и геликоновские художники Игорь Нежный и Татьяна Тулубьева. Это и Хартмут Шёргхофер — недавно мы ставили с ним «Пиковую даму». Прежде мы вместе работали в Вене над «Похождениями повесы», потом над «Русалкой» в Эрфурте, над «Онегиным» в Стокгольме... очень интересный художник.

— И как эта «Пиковая дама» соотносилась с вашими нынешними взглядами на костюмные постановки?

— Мы решили, что костюмы будут не современные, но и не исторические — стилизованные. Фантастический реализм, как Вахтангов говорил. Дирижировал Кристиан Бадеа. Графиню пела Ингрид Тобиассон — знаменитая шведская меццо-сопрано, артистка просто запредельная. Я других подобных не знаю, это что-то невероятное.

Германа пел Александр Антоненко — у него сейчас невероятно пошла карьера вверх, его сам Хосе Кура страхует. Мы с ним до этого «Тоску» делали в Риге, он очень талантлив, открыт, трудоголик.

— К вопросу о командной работе — в конце ноября в Москве пройдёт спектакль «Царица», выпущенный вами летом в Александринском театре. Постановка была сделана полностью силами «Геликона»?

— Да, абсолютно со стороны пригласили только баритона Юрия Веденеева, замечательного артиста. Пресса по поводу «Царицы» была разная, но я не согласен с тем, что спектакль рассчитан на тех, кто понимает оперу в самом консервативном смысле слова.

Привлечь в оперное искусство новых людей — именно эта задача была основной у композитора и у всех, кто этот проект делал. И она, по-моему, выполнена, все спектакли прошли с получасовыми овациями.

А главная проверка постановки — это труппа, исполнители. Лучше солиста или артиста хора спектакль не оценит никто. Уверен, что любой, кто был на сцене в «Царице», приведёт на спектакль всех своих друзей и родных.

А это важнее всего — спектакль с очень мощной энергетикой, красивый и масштабный, как и была поставлена задача. И выполнена. Давид Тухманов ведь сочинял эту оперу не для бизнеса, основной его заработок — это песни. А он впервые в жизни решил написать оперу.

Несомненно, это опера, с труднейшими вокальными партиями, огромными хоровыми сценами и речитативами, но эхо мюзикла там очень чувствуется. Это интереснейшее ноу-хау спектакля!

Наконец, в «Царице» интересные актёрские работы, буквально каждый персонаж — это гарантия качества, ни одной формальной работы. И состав исполнителей сильный: в одном спектакле можно услышать и Елену Семёнову, и Ларису Костюк, и Марию Максакову, и Ксению Вязникову, и Елену Ионову, и других наших лучших солисток — целое созвездие!

В общем, за этот проект полностью отвечает наша команда.

— Среди ваших недавних постановок вне стен «Геликона» особое место занимает опера Эркки-Свена Тююра «Валленберг».

— Это было два года назад в Эстонской национальной опере, отличная музыка, замечательный композитор. Но материал безумно тяжёлый — опера без какой бы то ни было лирической линии, никакой любви.

Гестапо, НКВД, советские лагеря — чистая политика. Но я такое решение нашёл, чтобы никаких свастик и прочей исторической конкретики не было, очень этого боялся. Спектакль получился абсолютно антитоталитарный.

Дело осложнялось тем, что в тот год в Таллине сносили памятник Воину-Освободителю. А тогда в России вообще предлагали объявить бойкот всему, что связано с Эстонией.

Я должен был ехать в Таллин, а там меня ждали российские журналисты — отнюдь не с музыкальными вопросами. Накануне премьеры нам едва ли стоило встречаться, и я каждые три дня летал в Хельсинки совещаться с постановочной группой.

И две недели репетировал по веб-камере. А их главному режиссёру пришлось поработать моим ассистентом. Потом уже я приехал в Хельсинки, а ночью на катере переправился в Таллин и выпустил премьеру. Недавно запись этой постановки выпущена на DVD.

— Ваше мнение о последних переменах в Большом театре?

— Какие бы перемены ни происходили в Большом, бренд останется брендом. Наши предки этот театр таким создали и укрепили, что его не убить ни разрушенной труппой, ни сломанным зданием.

Любые перемены — это путь вперёд, только в данном уникальном случае, к сожалению, пути в прошлый золотой век истории Большого уже нет. Хочется верить, что солнце там должно взойти!

Бренд тяжёлый, золотой, лакомый и неверный выбирает людей и руководителей на временную работу...