История
Руководитель
Солист
Репертуар
Гастроли
Фотоальбом
Пресса о нас
Партнеры
         
     
 

 

 

 

Захаров Марк. Острова

Марк Захаров:

Психика не изменилась с библейских времен у человека, но какие-то нюансы постоянно меняются, особенно сейчас этот процесс очень ускорился. И вот болит душа, конечно, чтобы создавать спектакли в жанре психологической драмы, в жанре некой фантасмагории, абсолютной фантазии. Так, чтобы, во-первых, они опирались на правдивое существование человеческого организма, даже в экстремальной ситуации, даже в истерике, в эпилептическом припадке – как угодно, – чтоб это была правда всегда.

Очень важно сегодня делать спектакль не из готовых блоков – очень много заготовлено: информационная революция нам подарила сериалы бесконечные, огромное количество художественной продукции вообще, как правило - не очень высокого качества, к сожалению… Ну, это, может быть, уже такое мое ворчание, я на этом не настаиваю. А вот если есть какая-то… изюминка - я не знаю, как назвать… Если есть какие-то крупицы новых нюансов в человеческих отношениях (ведь все время что-то меняется, поэтому очень важно, чтобы то, чем живет человек за пределами театра каким-то образом проникало на сцену - не в прямом, конечно, банально-публицистическом плане, а так – что-то в подсознании), и в самом воздухе спектакля материализовались легкие-легкие намеки, иногда как приведения мыслей, тревог, надежд, беспокойств…

В свое время Достоевский с Чеховым исследовали и нам рассказали, кто мы такие, какая у нас ментальность, какие мы щедрые, великие, прекрасные, способные к взлетам души и одновременно, как мы можем быть глупы, как мы можем быть опасны для самих себя прежде всего, и сколько несуразностей мы совершаем.

Я понимаю, что в каждом театре по-своему складываются взаимоотношения у художественного руководителя, или у директора с труппой. И вообще, художественный руководитель не обязательно должен быть режиссером - может быть и менеджер, и драматург, и просто философ, просто человек, так сказать… Я не знаю точно, что уж там за образование такое было у нас - дилетанты же были, извините - это я сейчас про Немировича –Данченко и про Станиславского говорю. Гениальные дилетанты…

Когда Сергей Николаевич Колосов, руководитель телевизионного объединения на Мосфильме мне предложил такую шикарную идею, как «Обыкновенное чудо», сказку Евгения Львовича Шварца великого, конечно… С моей точки зрения в «Драконе» он себя проявил просто как философ, человек, который не просто притчи изобретает и формирует в своей драматургии, в своем творчестве о человеке с неким социальным прогнозом, провидческим даром…

Было такое время, когда пробовали обязательно артистов, должны были быть пробы. Дирекция Мосфильма утверждала, и я помню, мне хотелось, чтобы побольше было из театра Ленком артистов. Хотя всех нельзя было взять – тогда надо театр остановить. Ну, Евгений Павлович Леонов – проба не нужна. Кому-то не нужна, вот Александр Абдулов – только пришел в театр, с четвертого курса ГИТИСа, Рати. Я ему сказал: «Саша, ничего не могу сделать, мне хочется, чтобы Вы играли, но пробоваться надо». Он говорит: «С удовольствием, я все время сейчас пробуюсь». Я говорю, как это, Вы пробуетесь? – «Да, пробуют все время меня, а играет Костолевский все роли». Я говорю: «Давайте попробуем, а потом поглядим – может, и без Костолевского обойдемся».

Я очень многому научился, очень благодарен людям, которые пришли на съемочную площадку в «Обыкновенному чуде», в «Том самом Мюнхгаузене», в «Формуле любви», в «12 стульях». Я видел, как Янковский занимается аутотренингом. Вот кончается съемка - «стоп!», - и он погружается в какой-то транс. Он ни на что не реагирует, ни в чем не участвует, ни о чем не говорит – он копит энергию. Так же мрачен достаточно – ну, не мрачен, но сосредоточен - был всегда Леонов. Никогда не шутил, только специально, никогда не развлекал никого, все собирал для кадра. Против некоторых вещей иногда говорил мне осторожненько – мне уж очень хотелось, чтобы Король при одном появлении торжественном так ручкой сделал, вот как делали наши члены Политбюро с Мавзолея. Он сказал мне хорошую фразу: «Да, сделать-то я сделаю, но, Маркуша, придется переснимать, при том, за те же деньги» - что тоже меня очень подкосило, потому что это был немаловажный фактор. Я говорю: «Мы сделаем два дубля, вдруг, пройдет это». И было какое-то настроение у начальства хорошее, отнеслись вдруг благосклонно. И прошел этот дубль – вещь невинная по нынешним временам – ну, поднял руку. А когда это было в Доме кино, первый раз … поднял руку – братание минут на пять, аплодисменты, такой шквал, такой восторг – такая смелость! –ну, просто уже смелее некуда.

Были очень большие трудности у меня с мироновской песенкой в «Обыкновенном чуде», о глупой бабочке, которая крылышками бяк-бяк-бяк, за ней воробушек шмыг-шмыг-шмыг, он ее, голубушку, шмяк-шмяк-шмяк… Телевизионное начальство как-то отнеслось…У меня было много цензурных инстанций. Оно отнеслось как-то довольно благосклонно к этому делу, а на Мосфильме опытные редакторы сказали: «Зачем это воробушек погнался за бабочкой?» Я говорю: «Как? Просто гастрономический интерес..» - «Нет, Марк Анатольевич, нет это Вы исподволь нам сексуальную тематику подсовываете…»

Было замечательное общение с Татьяной Ивановной Пельтцер. Это такое счастье было с ней общаться. Она так …столько она говорила смешного, забавного. Потом я ее умыкнул, умыкнул! Из театра Сатиры она пришла сюда, несмотря на то, что проработала там 30 лет.У нас, кончено, большая любовь какая-то такая была, особое взаимное творческое влечение. Она, умирая, завещала мне свою библиотеку, я ее очень ценю.

А началось знакомство с того, что я «Доходное место» в 1967 году в театре Сатиры ставил. Я рассказывал это много раз и могу еще раз повторить, потому что уж очень это яркое начало нашей любви. Когда я сделал экспликацию, подробно рассказал ведущим артистам – Папанову, Миронову, Вере Кузьминичне Васильевой, Менглету, - какой это будет спектакль, и мне показалось, что это очень удачно… И очень все удачно сформулировал, и такая была тишина, которую я принял за благоговейную, уважительную, пока ее не нарушила Татьяна Ивановна, сказав: «Что же это такое вот происходит? Как человек ничего не умеет, так он сразу в режиссуру, сразу он режиссер.» Мне ничего не оставалось делать, как превратить в шутку, замять это дело, перейти на другую тему. Я не мог такие удары держать всерьез – пришел только что из студенческого театра благодаря смелости Валентина Николаевича Плучека, которому я очень обязан. Он меня пригласил в 1965 году из самодеятельного студенческого театра Московского Государственного Университета после ряда спектаклей и, кончено, режиссер из студенческой самодеятельности мог внушать всякие мысли, в том числе и такие, которые высказала мне Татьяна Ивановна.

…Сейчас труднее найти пьесу, сейчас труднее напридумать, что зрителя по-настоящему заинтересует, заинтересует и гурманов, знатоков театр, и людей, которые первый раз купили билет. Сейчас трудней… Молодость, она всегда вспоминается радостно. Любовь, первые и лучшие стихи пишутся в молодости, и дети рождаются прекрасные. И вообще, все кажется в юности лучше, несмотря на очень многие сложности и трудности, которые я прошел, начиная с того, что меня не взяли в Москве ни в один театр. Я кончал как актер, актерский факультет, ни в один театр меня не приняли, пришлось уехать, туда, к Уралу, в город Пермь…

Иногда бывает такая депрессия по утрам, которую я довольно быстро преодолеваю. Утром просыпаешься, думаешь – ну, чего еще, сделал кое-что уже, есть спектакли, которые помнят, которые как бы вошли в нашу театральную память, и кинематографическую тоже…